От разорения к роскоши - Страница 23

Джулия расстроилась, вспомнив о Джонатане, она уже хотела отвергнуть Уилла, однако ее тело напряглось от желания, оно требовало свое, требовало, чтобы она сдалась. Уилл был таким сильным. Его возбужденное мужское достоинство уперлось ей в живот. Его кожа пахла мускусом и чуть отдавала мылом, которым он пользовался, когда брился накануне. Щетина Уилла царапала ей щеки.

Джулии захотелось, чтобы ее соблазнили. Голос здравого смысла, едва слышный среди бури эмоций, твердил, что Уилл ее муж, что она должна позволить, чтобы ее отнесли в постель.

Нет. А язык Уилла тем временем исследовал ее губы, пытаясь проникнуть внутрь. Инстинкт, которому Джулия не осмеливалась полностью довериться, шептал, что он не станет принуждать ее. «Но страждущее тело вынудит меня сдаться, – возразила она. – Этот самоуверенный дьявол считает, что все козырные карты в его руках. Тогда не теряй самообладания, не дай ему взять верх над собой». Пока Джулия думала об этом, она чувствовала, что тает, ее тело уже отвечает на его ласки и проявляет не меньшее нетерпение, чем он. На его стороне сила, с которой ей не справиться, и дело тут не в мускулах, а в его притягательности, в его страсти.

«Будь ты проклят, Уилл Хедфилд, – подумала Джулия, раскрывая губы. Она почувствовала, как его язык победоносно проникает ей в рот. – Ты будешь моим мужем, но не моим хозяином». Она не станет уступать, а будет действовать как равноправный партнер. Их языки встретились, Джулия потеряла счет времени, способность трезво думать и дар речи.

Уилл целовал ее так, будто это слияние уст уже само по себе представляло половой акт: жарко, настойчиво, с чувством. Джулия не понимала, что делает. Их языки сплелись, соперничали друг с другом. Она с наслаждением ощущала его вкус и слышала лишь его дыхание и биение сердца.

Халат Уилла был слишком толстым. «Потрогай его». Джулия раскрыла его халат, почувствовав обнаженное мужское тело. Оно было горячим, гладким и мускулистым. Ей хотелось покусывать и целовать его…

Его руки поползли вниз по спине Джулии, добрались до талии. Уилл привлек ее к себе, она почувствовала жесткий мужской стержень, упершийся ей в живот, и вспомнила боль. Ее сразу же сковал холод, и вся страсть угасла.

Уилл отпустил ее, подавшись назад. Его лицо погрустнело.

– Я испугал вас. Джулия. Я на мгновение забыл, что вы девственница. Все будет хорошо. Обещаю вам.

– Да, конечно, – ответила Джулия и нашла силы улыбнуться.

– Те несколько дней, которые мы провели вместе до свадьбы… мы остались прежними. Я не очень изменился, и, думаю, вы тоже. Мы доверяли друг другу. Мне кажется, между нами даже возникла привязанность. Мы можем строить наши отношения на этом. Мы только что убедились, что нас влечет друг к другу.

«Влечет, это верно. – Джулия кивнула. Невозможно делать вид, будто это не так. – Доверие. Но я врала вам. Ваша жена убила мужчину. Я пустилась в бега. А теперь я должна признаться, что носила ребенка того мужчины, но потеряла его. Я должна молить вас признать того ребенка своим. Если я лягу с вами в одну постель, то брачные отношения будут осуществлены, и вы окажетесь в ловушке».

– Одевайтесь, Джулия, – сказал Уилл. – Встретимся за завтраком и поговорим. Вы можете перебраться в комнату, которая находится рядом с моей. Все будет хорошо. Вот увидите.

– Благодарю вас. – Улыбка на устах Джулии угасла. До ее комнаты осталось всего несколько шагов. Джулия осторожно закрыла дверь за собой. Она вся дрожала. Джулия не рухнула на постель, а заставила себя дойти до кресла у окна. Она будет владеть собой и не поддастся панике.

Прежде чем лечь с ним в постель, Джулия должна рассказать правду. Не всю, конечно. Она ведь не виновна в смерти Джонатана. Джулия расскажет о тайном бегстве с любовником и о ребенке. Она обязана быть честной перед ним, прежде чем предаваться любовным утехам.

Уилл разозлится, будет потрясен, но Джулия надеялась, что он поймет и простит ее обман. И все же на ее совести лежала невыносимая тяжесть.

Джулия начнет забывать все, когда притупится чувство вины за смерть Джонатана и улягутся страхи. Но чувство вины не отступало, оно не давало ей покоя. Ей не давала покоя и боль утраты, она потеряла ребенка. Эти два чувства переплелись, вызывая бурю эмоций, которые не отпускали ее, ставили ловушки, когда она меньше всего ожидала этого. После возвращения мужа Джулию преследовало чувство вины за то, что она скрыла от него свое преступление. Но эта вина не была ее личным делом, как тайное бегство и беременность. Здесь вступал в силу закон, а Джулия не могла просить, чтобы Уилл скрывал ее преступление.

Кожа на предплечьях, за которые ее держал Уилл, все еще покалывала. Ее губы опухли, стали чувствительными. Еще ее беспокоило, что боль между бедер не унималась.

Уилл ее муж. Джулия обязана рассказать ему все в разумных пределах, и, хотя это выглядело несправедливым, она хотела получить кое-что взамен. «Мне нужен настоящий брак».

Папа учил ее вести переговоры. «Не упускай из виду свои основные требования, грань, которую ты не имеешь право перейти, – говорил он ей. – Знай, на какие уступки ты можешь пойти, в чем можно уступить, чтобы получить желаемое». Отец рассказывал ей о том, как покупается земля и продается пшеница, однако даже при этом, конечно, основные принципы оставались теми же.

Джулия опустилась в кресло, закрыла глаза, чтобы не видеть сад, оживавший под лучами энергичного солнца, и пыталась думать без эмоций. Она не могла подвергать риску этот брак: он ставил ее в безвыходное положение. Джулии хотелось обрести уважение мужа, добиться равных прав в принятии решений по вопросам совместной жизни, имения и фермы. Ей хотелось, чтобы Уилл желал ее ради нее самой, а не только как бездушное тело, предназначенное для рождения сыновей. Сыновей. Эта мысль взяла вверх над ее расчетами. Сможет ли Джулия еще раз вынести такую боль? А сможет ли она выносить еще одного ребенка, зная, что значит потерять его до того, как он сделал первый вздох?